Дурное лекарство. Валерий Панюшкин — о жестокости Спектр
Суббота, 27 апреля 2024
Сайт «Спектра» доступен в России через VPN

Дурное лекарство. Валерий Панюшкин — о жестокости

Иллюстрация Алиса Кананен / Spektr.Press Иллюстрация Алиса Кананен / Spektr. Press

Слова, которые педиатр Надежда Буянова сказала маме своего маленького пациента, у которой на войне погиб муж, — были справедливые, но жестокие. Действительно солдат на войне является легитимной целью, и действительно хорошо бы это понимать, но зачем об этом говорить вдове? Ей теперь не станет легче от этого понимания. И ребенку не станет легче. Тогда зачем?

Последующие события — донос, уголовное дело против Буяновой, погромный обыск в ее квартире были и несправедливые, и жестокие. По-хорошему ни за какие слова, даже за жестокие, не полагается ни уголовного дела, ни погрома, но удержаться от жестокости трудно, особенно если жестокость поощряется властью и телевизором.

Боюсь, что жестокость стала нормой, ее проявляют и агрессор и жертва. И те, кто прав в этом конфликте, и те, кто виноват. Жестокость — это реакция на боль. Я допускаю, что в мире существуют люди, которые получают удовольствие от жестокости, но большинство людей нет. Большинство людей проявляют жестокость от боли.

Я не понимаю ресентимента, но допускаю, что многие люди в России испытывали боль от того, что их страна перестала быть такой великой, сильной и страшной, какой была прежде. В ответ на боль люди проявили жестокость — руководители страны начали войну, а значительная часть населения войну поддержала.

Вот только боль ресентимента от этого не прошла, а требует все большей и большей жестокости.

Жестокость — плохое лекарство. Кажется, что если отомстить, причем отомстить как можно жестче, то боль утихнет. Нет. Боль останется и потребует все больших и больших жестокостей.

Иллюстрация Алиса Кананен / Spektr. Press

Когда Россия вторглась в Украину, я испытал боль. Мне захотелось отомстить, но я постарался сдержать эти чувства. Не знаю, насколько мне удалось это, но знаю, что боль не прошла бы, только жестокость закрутилась бы бесконечной дурной спиралью, росла бы во мне, вызывала бы ответную жестокость тех, кого я ненавижу, требовала бы еще большей жестокости.

Нет-нет, я не проповедую непротивление злу насилием. Напавших на страну вражеских солдат, конечно же, нужно остановить силой оружия. Но остановить, даже убить можно без жестокости. Даже убить в случае необходимости можно не с удовольствием, а с отвращением к самому акту убийства.

Не отрицаю я и коллективной ответственности российского народа за эту войну. Я думаю, что война может только затихнуть, но не кончиться, пока все мы не осознаем, что вольно или невольно приложили к ней руку. Я не начинал этой войны, но и не смог предотвратить ее, и я хочу быть прощен. Но мне кажется, причинение боли агрессору (а уж тем более вдове и ребенку подневольного солдата армии-агрессора) не способствует осознанию коллективной ответственности. Люди, причинившие боль, должны не сами испытать ту же боль в ответ, а ужаснуться тому, какая боль причинена ими.

Жестокость в ответ на боль — естественная реакция, но неверная, вредная.

В одной Умной Книге написано, что любить друзей — дело нехитрое, а человек становится тем, чем ему предназначено быть, когда научается любить врагов. Ну, или не любить, а хотя бы пожалеть и пощадить — для начала.

Иллюстрация Алиса Кананен / Spektr. Press