Это словосочетание вошло в оборот еще в 2003 году, когда в легендарном издательстве «Ультра. Культура» вышла одноименная утопия Эдуарда Лимонова. Позже, в 2006−2010 годах этим именем называлась широкая оппозиционная коалиция. Наконец, его вновь вернул себе Лимонов, назвав так свою новую партию взамен запрещенной НБП. Правда, к настоящему моменту никакой оппозиционности у нее уже не осталось — прежний «бунтарь» сегодня стал одним из ведущих пропагандистов российского официоза.  

Тем не менее, не претендуя на копирайт термина «Другая Россия», все же хотелось бы истолковать его несколько по-другому. Без литературно-партийных пристрастий и эволюций — но сугубо хронологически. 

Мы странным образом забыли, что 23 года назад, после распада СССР в декабре 1991-го, в мировой политике появилась другая страна. Конечно, на Западе традиционно продолжали именовать ее «Russia», но и там было понятно, что это уже «another Russia», которая и в границах, и идеологически отличается от СССР. Изнутри страны эта разница была еще более очевидной — достаточно вспомнить острое соперничество «Союза» и «России» как различных политических субъектов в 1990−91 гг.

Этот исторический переход должен был стать не менее глубоким, чем от тоталитарного Третьего рейха к ФРГ. Пусть «Германией» номинально называются обе, но всем было ясно, что в послевоенный период возникла действительно другая Германия. 

В России же этот переход осуществился не как историческая и мировоззренческая революция, но как конформистский консенсус. Прежние партийные деятели, отринув устаревшую идеологию, быстро освоились в новой государственной системе. Никаких люстраций не предусматривалось в принципе — бывший диссидент Владимир Буковский попытался организовать процесс над КПСС, но президент Ельцин остановил эту инициативу призывом «не раскачивать лодку». 

Виктор Пелевин остроумно описал эту ситуацию глазами героя «Generation «П»:

«По телевизору  между  тем показывали те же самые хари, от которых всех тошнило последние двадцать лет. Теперь они говорили точь-в-точь то самое, за что раньше сажали других,  только были гораздо смелее, тверже и радикальнее. Татарский часто представлял себе Германию сорок шестого года, где доктор Геббельс истерически орёт по радио о пропасти, в которую фашизм увлек нацию, бывший комендант Освенцима возглавляет комиссию по отлову нацистских преступников, генералы СС просто и доходчиво говорят о либеральных ценностях, а возглавляет всю лавочку прозревший наконец гауляйтер Восточной Пруссии».

В итоге — в стране легко сохранилась чиновничья номенклатура, которая лишь сменила красные партбилеты КПСС на синие пластиковые карты «Единой России». Но прежние мировоззренческие стереотипы и управленческие модели от этого не изменились. И сегодня они окончательно отбросили либеральную ширму 1990-х годов и проросли буйным цветом…  

Удивительно, что еще в 90-е годы в «новой России» не было никаких попыток создать какую-то принципиально новую государственную символику. Хотя страна сразу же официально назвала себя Российской Федерацией — что, казалось бы, должно отличать ее и от советской, и от имперской эпохи. 

Однако даже Федеративный договор 1992 года имел совершенно имперский формат. Он предусматривал не соглашение субъектов федерации друг с другом (как учреждались, например, США), но договор кремлевского «центра» с различными «провинциями». Печальная ирония истории — еще за год-другой до формирования этого «нового» государства Ельцин в своих речах жестко критиковал кремлевский «центр», противопоставляя ему «суверенную Россию». Но стоило ему самому занять «центральный» пост, как все разговоры о региональных суверенитетах стали быстро сворачиваться…

«Новая Россия» позаимствовала практически всю свою символику у дореволюционной империи. Трехцветный флаг, двуглавый орел, с 1993 года названием парламента стала Государственная дума. Возникла даже мода на монархию, которая вошла в резонанс с поистине «царскими» полномочиями президента, которыми его наделила новая Конституция. Этот символический провал в прошлое отозвался в возвращении бесконечных кавказских колониальных войн Российской империи.

Сегодня российская власть уже пытается опереться на всю «тысячелетнюю историю», даже на эпохи, когда самого слова «Россия» еще не было. Эту чаемую «непрерывность» лаконично описал министр культуры РФ Владимир Мединский: «Царство Московское — Российская — Советская империя — Российская Федерация». Вот они вековые корни «Русского мира», внезапно обретшего осязаемую форму в самое последнее время. При том, что революционные переходы между этими эпохами старательно заглаживаются, а то и вовсе объявляются происками коварных зарубежных врагов.

Быть может, фундаментальные истоки нынешней войны с Украиной заключены именно в таком «интегральном» мировоззрении? Ведь Киевскую Русь из истории не выкинешь — значит, современную Украину надо политически подчинить, иначе ее альтернативная историческая концепция будет вечно противоречить имперской и нарушать ее кажущуюся «логичность».  

Но вообще, эти попытки сконструировать «единый тренд» русской истории объясняются тотальным недоверием к современности, стремлением убежать от нее в какое-то «славное прошлое». Это сродни тому, как если бы нынешние итальянцы вдруг начали воспринимать себя буквальными наследниками Римской империи. (Дуче, кстати, пытался насадить такое мировоззрение — но получилось пародийно и ненадолго…) Или современные англичане заявили бы, что они «крупнейший в мире разделенный народ» и потребовали бы на этом основании реставрации Британской империи, включая Северную Америку и Австралию. Или немцы вдруг признали бы фюрера «эффективным менеджером, несмотря на некоторые перегибы…». Однако в России настойчиво внедряется эта призрачная «интегральность». 

Постсоветской России с историческим имиджем вообще не повезло. Его фатальное отсутствие проявилось, например, на церемонии открытия сочинской Олимпиады. Как известно, на подобных церемониях страна-организатор обычно демонстрирует свою историю — пусть с изрядной долей художественной мифологии. В Сочи же российская история была показана как путь от легендарного Китежа через дворянский бал и стройки коммунизма к позднесоветской «оттепели». А 23 года постсоветской истории куда-то потерялись… Хотя если представить себе проведение Олимпиады в любой другой постсоветской стране, наверняка, там было бы уделено весьма значимое внимание эпохе независимости.

Однако в нынешней России нет этого самовосприятия как новой независимой страны. Наоборот — и у политиков, и в аналитических кругах прочно доминирует сознание «непрерывности» с прежними историческими эпохами. И оно является главным препятствием к пониманию того, что современная Россия — уже давно не империя, но одна из суверенных постсоветских стран, окружают которую столь же суверенные постсоветские страны. 

Читая сайты вроде «Русская idea», где публикуются многие влиятельные эксперты, зачастую возникает ощущение, будто авторы живут в XIX веке. Они все еще мыслят категориями противостояния империй, ссылаются на Достоевского и Данилевского, а на соседние страны смотрят с колокольни имперской геополитики, свысока именуя Украину и Балтию «лимитрофами». 

Эти авторы считают себя консерваторами, пытаясь опираться, помимо имперского, еще и на клерикальное мировоззрение вековой давности. Однако этим сами же разрушают собственный идеал «исторической непрерывности». Например, СССР с его атеистической идеологией никак не вписывается в имидж «православной страны». Конечно, было бы абсурдом возрождать советский атеизм, но непредвзятые аналитики не могут не учитывать этот длительный исторический период, после которого россиян трудно называть «церковным народом». Но «консерваторы» не углубляются в подобные сложности — они берут от разных эпох лишь то, что служит укреплению империи.

Этот мировоззренческий синтез средневековой Московии (откуда пришел ныне главный национальный праздник 4 ноября), Российской империи и СССР как раз и не дает современной России стать действительно новой страной. Современность вообще начинает восприниматься лишь как инерция исторических «великих побед» и стремление сохранить их значимость. Характерно, что никаких творческих, масштабных проектов будущего в нынешней России нет. Это совершенно неудивительно — если даже интеллектуальная элита страны живет в прошлом. 

И это чревато тем, что страна в своем прошлом останется навсегда. Если не возникнет мировоззрения Другой России — как современной федерации — возможно, России вскоре не будет вовсе. И «третий Рим» повторит судьбу «первого» — римляне когда-то тоже считали свою империю «вечной»…