Сделан еще один шаг, возвращающий нас к сталинским нормам расправ. Теперь у граждан, осужденных за антивоенные высказывания, можно будет отбирать имущество. Уже готов законопроект — он был принят Госдумой в первом чтении 24 января.
Помните «врагов народа» и членов их семей, которых примерно с середины 1930-х выселяли из квартир и комнат в коммуналках? В подавляющем большинстве случаев именно из комнат, на которые часто зарились бдительные соседи. К концу 1940-х это уже был неплохой бизнес, связанный с использованием административного ресурса: на хозяев вожделенной комнаты (или двух комнат) в коммуналке писался донос, чаще даже не анонимный, а спустя пару месяцев, автор подметного письма вселялся вместе с домочадцами на только что оставленную прежними хозяевами площадь. Конечно, составление доноса предполагало особое мастерство. Потребны были доносы, соответствующие генеральной линии партии, конкретному политическому моменту, с учетом взыскуемых именно сейчас категорий врагов. В общем, целая наука.
Напомню эпизод из романа Александра Солженицына «Раковый корпус». Там семья начальника отдела кадров, получившая хорошую квартиру после расстрела и высылки ее прежних хозяев, переживает из-за того, что кто-то из тех, вроде бы канувших, возвращается после амнистии. Очень обидно было: «Ну, зачем их возвращать? Пусть там и остаются». Да, простые советские люди, так они рассуждали.
Сейчас, в современной России XXI века, с доносами у нас тоже все неплохо. Теперь эти активно пишущие авторы получат новый повод. Новый законопроект предполагает лишать имущества лиц, осужденных по статье 207.3 («Публичное распространение заведомо ложной информации об использовании Вооруженных Сил…», то есть распространение того, что чаще именуют «фейками» об армии), а также по статье 280.4. («Публичные призывы к осуществлению деятельности, направленной против безопасности государства»).
Проще говоря, отбирать имущество могут у тех, кто хоть в малейшей степени критикует деятельность руководства страны. И в связи с войной, и в связи с любыми иными поводами. Например, чтение антивоенных стихов двумя молодыми поэтами Артемом Камардиным и Егором Штовбой у памятника Маяковскому было истолковано судом именно как «призыв к деятельности, направленной против безопасности государства». Молодым поэтам дали 5 и 7 лет. А что прокуроры и суды могут расценивать как «ложную информацию о деятельности армии» мы уже знаем — все, что угодно, включая употребление самого по себе слова «война» и даже заменяющих его звездочек — *****.
Что будут конфисковать и как? Детали неясны, но, в общем, можно догадаться. Тут нужны некоторые пояснения в отношении самого понятия «конфискация имущества».
В советское время, уже после Сталина, эта мера применялась как дополнительное наказание: наряду, скажем, с лишением свободы. Обычно в случаях имущественных преступлений, а также если были основания полагать, что это добро нажито преступным путем (это еще требовалось доказать в суде).
В постсоветской России конфискацию имущества поначалу вообще отменили — в 2003 году. Дело в том, что еще с конца 1990-х активно обсуждался вопрос: как вообще защитить собственность в России и как сделать ее экономику привлекательной для инвесторов, в том числе, зарубежных? (Помнит ли кто-то еще то блаженное время? Надо же — думали об инвестиционной привлекательности страны).
В 2006 году конфискацию имущества вернули в УК: от некоторых экспертов я слышал, что сделали это по инициативе Путина, который очень удивился тому, что у нас больше ничего не конфискуют. С тех пор эта мера считается не основным и не дополнительным наказанием, а чем-то особенным — особой «иной мерой уголовно-правового характера».
В чем суть применения этой меры? В том, что, согласно статье 104.1 УК, в собственность государства обращаются деньги, ценности и иное имущество, которое было получено в результате преступления — то есть, прежде всего, речь идет об имущественных преступлениях, которые обогатили преступника. Либо речь идет о предметах, которые ввозились на территорию РФ с нарушением таможенных правил. Либо о деньгах, направленных на финансирование терроризма.
Конфискуются также орудия преступлений, в том числе транспортные средства, использованные для преступной деятельности.
Все это понятно. Но о каких же видах имущества идет речь, если его собираются взыскивать за «фейки» об армии, то есть за критические высказывания? Какое имущество позволила получить (накопить) критика безумной политики, резкое слово об идущей бойне? Где тут орудия преступления? Кое-что можно предположить. Само собой, будут конфисковать компьютеры и гаджеты — об этом позаботился пленум Верховного Суда, который специально отметил это в своем недавнем постановлении. Там, в частности, сказано, что средствами совершения преступления могут признать электронные устройства, включая телефоны, планшеты и т.д. Эту технику и сейчас отбирают даже при административных задержаниях, даже при обысках без всяких задержаний, подолгу не отдают, но в конце концов, все же отдают. Иногда в неисправном виде. Верховный Суд, как мы понимаем, давно уже превратился в подручный инструмент диктатуры. В подносчика патронов. Он очень старается, хотя часто выглядит нелепо.
Сформулирую главное опасение, которое обусловлено планируемым законопроектом: думаю, метят они все же в недвижимость и транспортные средства. Отбирать собираются дома, квартиры и машины. В том числе у российских граждан, проживающих за рубежом. Ну, а чем еще человека всерьез ударить, унизить, если дотянуться до него не получается? Чем еще можно испортить ему жизнь?
Пока не очень понятно, каким путем, с помощью какой иезуитской логики это будет обосновываться. Но на этот счет особых сомнений нет: обоснуют.
Согласно законопроекту, конфискация будет происходить если преступление совершенно из корыстных побуждений. Как это понимать? А так: любое деяние, которое суд квалифицирует как «распространение недостоверных сведений», этот же суд сможет признавать как совершенное из корыстных побуждений. В чем корысть? Разумеется, в получении или в надежде на получение некоего вознаграждения за «фейк» от «врагов России» — внешних или внутренних. Вы спросите: о какой корысти могла идти речь в случае с Сашей Скочиленко, пытавшейся донести до покупателей конкретного супермаркета некую правду об уничтожении Мариуполя? Или в случае Ильи Яшина, рассказавшем на своем сайте о Буче (и цитирующем, кстати, сводку Минобороны)? Ведь они просто выражали свои взгляды. Вам без колебаний ответят: они разместили эту информацию, надеясь получить гонорар от ведомых или неведомых спонсоров. И покажут перевод на 100 евро от неустановленного лица. О доказательствах даже речь не зайдет.
Забудьте о праве. Вас просто уведомили, что отныне за критику будут не только сажать, но и отбирать имущество. Это должно внушить еще больше страха тем, кто в душе негодует, видя, в какого монстра превращается российское государство. Вот и пусть держат это негодование при себе. Если не хотят сесть и при этом потерять дом или квартиру.
Из пояснительной записки к законопроекту мы узнаем, что он «предварительно проработан и концептуально поддержан Генпрокуратурой, Следственным комитетом, Минюстом и Росфинмониторингом». Кто бы сомневался.
Руководители всех этих ведомств люди, мягко говоря, не бедные. Интересно, размышляют ли они над тем, что придуманные ими по срочному заказу нормы могут обернуться против них же? Против их особняков, гаражей с автопарками, и прочих маленьких приятных мелочей. Суть-то в том, что и Саша Скочиленко и Илья Яшин писали правду, а те облаченные в мундиры и мантии лица, которые отмеряли им сроки, вынуждены были (а может, были рады) откровенно врать. По Мариуполю наносили удары российские бомбардировщики, в Буче, действительно, убили примерно тысячу жителей. Эта правда станет очевидна и легальна и в России. И тогда — что? Что, если дело дойдет до суда над судьями и прокурорами, отмерявшими чудовищные сроки за правду? Они будут уверять, что не знали правды?
Им не поверят. А норма, позволяющая отбирать имущество за «распространение недостоверной информации» будет продолжать действовать.
У Александра Солженицына есть еще один знаменитый роман — «В круге первом», а в нем еще одна знаменитая сцена. Там, правда, тема еще мрачней. Министр госбезопасности Абакумов упрашивает Сталина вернуть смертную казнь (формально она считалась в этот период отмененной), в связи с чем Сталин осведомляется: «Хорошо, верну. А если тебя первого?»
Мы почти вернулись туда. Почти. Как вы думаете, что ответил Абакумов?