Я хорошо помню школьные уроки труда. На первом же занятии я случайно уронил с верстака тиски весом в сорок килограмм. Они чудом не расплющили ногу моему однокласснику и разнесли в щепки деревянную паллету, на которую нас ставили, чтобы работалось удобнее. После этого события учитель труда сразу выделил меня из толпы. Чутьем опытного педагога он угадал во мне человека творческого и отныне давал только специальные задания, которые не всякому под силу. «Все встают к фрезерным станкам, — объявлял он, едва мы входили в пропахший металлической стружкой кабинет. — А ты, Яблоков, вот что… Ты возьми эти четыре алюминиевых уголка и проверти в каждом по дырочке».

Этим моя трудовая практика и ограничилась. Подозреваю, что тем же самым я продолжаю заниматься и по сей день, работая в так называемых средствах массовой информации. Бог знает, сколько дырок я уже понаделал в разных уголках. Впрочем, это лирика.

А вот вам физика. Конечно же, вы слышали про новый законопроект Госдумы №365972−8. Не слышали? Еще месяц назад Комитет Госдумы по просвещению внес на рассмотрение законопроект, который закрепляет за школьниками обязанность трудиться. Вернее, в обязательном порядке участвовать «в общественно-полезном труде, предусмотренном образовательной программой и направленном на формирование у обучающихся трудолюбия и базовых трудовых навыков, чувства причастности и уважения к результатам труда».  

Министр образования РФ Сергей Кравцов эту инициативу очень поддержал: Он сказал так: «Во-первых, это формирование моторики, развитие мышления. А потом, если молодой человек не умеет, условно говоря, гроздь забить (на сайте ТАСС так и написано: „гроздь“ — А.Я.), помочь своим родителям после школы. Это обязательно [нужно]».

Урок труда в СССР. Фото Отраслевой канцелярский музей/old-stationery.kanzoboz.ru

13-го июня новый законопроект рассмотрел Совет Госдумы, а 28-го июня состоится очередное заседание, где будет решена его дальнейшая судьба. Вряд ли министр Кравцов подробно изучал проект нового закона, а тем более — пояснительную записку к нему, иначе бы он не высказался так легкомысленно в смысле моторики и гроздей. Но поскольку я не министр, а лишь сверлю дырки, я это сделал за него. И не пожалел.

Пояснительная записка, составленная депутатами Госдумы, начинается цитатой знаменитого русского педагога Константина Ушинского: «Воспитание, если оно желает счастья человеку, должно воспитывать его не для счастья, а приготовить к труду жизни». Эта глубокая мысль взята из его брошюры «Труд в его психическом и воспитательном значении» (1860), где педагог и мыслитель отстаивал принципы уравнивания физического и умственного труда. В ней он рисовал мрачные картины разложения и упадка общества, которое предпочло созидательному труду развлечения и обилие капиталов. Кроме того, он порицал «несерьезность» и «шутовство» и отмечал, что современные молодые люди позволяют себе говорить всерьез лишь о папиросах или перчатках. «Дельное воспитание должно дать молодым людям положительно серьезный взгляд на жизнь», — констатировал Ушинский.

Думаю, соавторы законопроекта — Андрей Исаев, Ольга Казакова, Нина Останина и другие — пришли бы в восторг, прочти они всю брошюру целиком. Она идеально укладывается в современный общественно-политический дискурс, и, конечно же, от нее рукой подать до традиционных ценностей и смелых дугинских фантазий о напряженном сопении пахаря и пронзительном запахе парного молока в тумане.

В общем, примерно о том же говорится и в пояснительной записке. Упоминается необходимость развивать у детей «чувство причастности к единому делу» и «умение ориентироваться в социуме». А чтобы им было легче ориентироваться, школы и другие образовательные организации надо наделить новыми компетенциями — «по содействию добровольческой деятельности обучающихся, их участию в общественно-полезном труде». Между прочим, похожая ситуация складывалась и в самом начале становления СССР. Трудовое воспитание в школах было неотделимо от идеологического курса и носило выраженный политический характер. Декларировался решительный разрыв с «прежней жизнью» — царством изнеженных белоручек. Любые попытки избежать трудового воспитания приравнивались к антиобщественной деятельности. Социалистическое отношение к труду предполагало ведение борьбы с нарушителями школьного режима и ограждение от разлагающего влияния отдельных учащихся. В статье В. Элланского «О воспитании прилежания», опубликованной в 1939 году в журнале «Советская педагогика», было сказано: «Гражданин нашей Родины так любит жизнь главным образом потому, что он доволен своей трудовой деятельностью».

Эта же мысль, судя по всему, заключена и в новом законопроекте. Чтобы школьник по-настоящему полюбил родину, ему мало разговоров о важном. Да и что они дают, эти разговоры? Это не по Ушинскому, не по Элланскому. Надо теснее сопрягать детей с бушующей действительностью. Если партия велит помочь армии — значит, будут помогать: шить, вязать, тачать и клеить, в обязательном порядке. Велят выявлять нарушителей школьного режима — пойдут, еще как! Зато какая любовь к жизни. Какое обалденное чувство причастности к единому делу.

Урок труда в СССР. Фото Отраслевой канцелярский музей/old-stationery.kanzoboz.ru

Я бы пошел и дальше. Все же общественно-полезный труд должен шагать в ногу со временем, быть в повестке. А что наша повестка? Мойка машин. Ремонт сотовых телефонов. Шиномонтаж. Девочки-старшеклассницы могут отлично стоять на кассе — вон какие очереди в супермаркетах, не хватает кассиров же. А на мальчиков вообще следовало бы возложить всю сферу ЖКХ. Раздолбать асфальт, изуродовать бордюры, раскидать реагент там, где нет снега, и криво нарисовать дорожную разметку они смогут лучше любого гастарбайтера.

Это и есть активная жизненная позиция, это и есть ориентирование в социуме. Скажете, все это не предусмотрено образовательной программой? Так милые мои, программу-то можно поменять! Даже нужно. Потому что, как говорил Ушинский, дельное воспитание — это прежде всего серьезный взгляд на жизнь. А серьезности в наших школах, товарищи, еще явно не хватает. Особенно в некоторых московских.  

Ну и, наконец, на десерт — скромный абзац в конце пояснительной записки. «Норму о запрете привлечения обучающихся без их согласия и несовершеннолетних обучающихся без согласия их родителей (законных представителей) к труду, не предусмотренному обязательной программой, предлагается исключить». Проще говоря, никакие записки от родителей — мол, не для того я свою дочь/сына растила — не помогут. Терпение и труд все перетрут.

А если серьезно, есть у меня, знаете ли, одно банальное соображение. Какими бы благородными целями ни руководствовались депутаты, в стране, где правит исключительно сила и поощряется только насилие, никакое созидание невозможно. По этому поводу у Ушинского все в той же брошюре есть мысль, которую авторы законопроекта, вероятно, второпях не заметили: «Труд только и может быть свободным, если человек сам принимается за него, по сознанию его необходимости; труд же вынужденный разрушает человеческую личность».

И дай бог, чтобы к моменту, когда законопроект пройдет второе чтение, его авторам на глаза не попалась «Педагогическая поэма» Макаренко, который, в отличие от Ушинского, исповедовал в работе с воспитанниками метод «взрыва», а именно: разовое, невероятно сильное воздействие, переворачивающее для человека всю привычную картину мира. Снять, например, с детей старую одежду, отобрать их привычную, стоптанную обувь, и на глазах у них сжечь. Собрать пепел в ведро и развеять по ветру. Затем одеть детей в новенькую, ладную форму и под звуки оркестра пустить маршем — в туман с пронзительным запахом чего-то там. 

Иллюстрация Екатерина Трушина/SpektrPress