В четверг, 26 сентября, Московский городской суд должен был рассмотреть апелляцию по самому, возможно, громкому делу последних недель — делу актера Павла Устинова, которого обвиняют в нанесении увечий бойцу Росгвардии Александру Лягину на протестной акции 3 августа.
Устинов вину не признает, и его нетрудно понять. Есть видеозапись задержания, которую видели, наверное, все, кроме судьи Тверского суда Москвы Алексея Криворучко, который приговорил актера к трем с половиной годам колонии. Устинов разговаривал по телефону, когда на него набросилась толпа омоновцев. Он дернулся в сторону — естественно, любой бы дернулся, — его сбили с ног и били дубинками. В процессе один из нападавших споткнулся о жертву и упал, повредив руку.
Потом были протесты, пикеты у администрации президента — причем люди стояли в очереди, чтобы попасть на пикет, — выступления знаменитых актеров, открытые письма представителей самых разных профессиональных групп. В итоге Устинова выпустили под подписку о невыезде, в дело вошел знаменитый адвокат Анатолий Кучерена, само появление которого показывает, что власть готова еще немного сдать назад, однако решение по апелляции в четверг так и не было вынесено. Рассмотрение дела отложили до 30 сентября.
Дата не случайная. 29 сентября — согласованный митинг в поддержку политических заключенных. Одно из требований — оно же, кстати, звучит во всех опубликованных открытых письмах, — прекращение «московского дела» и освобождение всех, кто по делу проходит. То есть настоящих потерпевших — сначала от полиции и Росгвардии на улицах оккупированного города, потом — от постановочных судов.
Ставка на террор, ставшая ответом на протест, очевидно не сработала. Вернее, сработала, но совсем не так, как того бы хотелось федералам-силовикам и московской мэрии. Выяснилось, что гражданское общество в России все-таки есть, что представители профессиональных сообществ способны выступать в защиту невиновных, и что очевидный беспредел гражданское общество не пугает, а наоборот — мобилизует.
И еще небольшая ремарка: мы любим друг друга пугать цифровым тоталитаризмом, который подкрался незаметно, и сделал жизнь обычного человека прозрачной. Но в истории с «московским делом» обилие камер слежения в центре столицы играет на руку как раз обычному человеку, а не власти: нашлась ведь видеозапись, доказывающая невиновность Устинова. Есть такая же запись и у защиты Константина Котова, но судья ее смотреть отказался, и Котов сидит. Однако сам тот факт, что произвол получается теперь произволом называть обоснованно, с неоспоримыми доказательствами в руках, создает для изготовителей липовых уголовных дел немного нервозную ситуацию.
Ровно это мы сейчас и наблюдаем: у властей просто нет «хорошего» решения по Устинову. Почему апелляцию перенесли? Потому что не хотят увидеть в воскресенье в центре Москвы большое количество злых горожан, которых даже и разогнать нельзя, — митинг-то ведь согласовали.
Выборы кончились, и мэрии, и администрации президента хочется убедить себя, что конфликт исчерпан. Шуметь больше не о чем, сделаем вид, что ничего не было, и станем наблюдать, как мэр торгуется с представителями системной оппозиции, попавшими в Мосгордуму благодаря «умному голосованию» (постепенно приручить этих некрупных хищников — дело не такое уж и сложное). Но не получается — мешают невиновные в тюрьме и люди на свободе, которые не готовы мириться с наличием невиновных в тюрьме.
Можно поменять Устинову срок на условный, но нельзя. По крайней мере — рискованно. Настроения в обществе теперь таковы, что условный срок для невиновного «очередной победой гражданского общества» (есть такой мем с привкусом горьковатой самоиронии) могут и не посчитать. Условный срок для Устинова вполне может быть прочитан как прямой призыв выходить на митинг.
Не менять приговор — тем более нельзя. Они и сами это понимают, отсюда и подписка о невыезде, и Кучерена в деле. Слегка уменьшить реальный срок — тоже так себе идея. Это все равно, что прямо обратиться к москвичам с предложением идти и протестовать: «Да, мы совсем совесть потеряли, вы не видите, что ли?»
О честном решении по делу речи просто не идет. Если выпустить невиновного — придется разбираться с «потерпевшим» и его коллегами, лжесвидетельствовавшими в суде, придется объясняться по поводу работы прокуратуры и суда (а прокурор, напомню, сначала просил для Устинова шесть лет). Не то чтобы государству было жалко Лягина и других омоновцев, — условными своими оно жертвует с легкостью, — но это ведь порушит всю конструкцию «московского дела», обострит вопрос о судьбе других обвиняемых и заключенных, и в итоге тоже сработает на активизацию протеста.
Не то, чтобы хороший, но единственно возможный выход в сложившейся ситуации, — подвесить дело, подождать, что произойдет на митинге 29-го, посмотреть, много ли народу выйдет. И если немного — дать-таки потерпевшему условный срок, отыгравшись на остальных — на тех, кто уже сидит, и на тех, кто еще может сесть по «московскому делу».
Отсюда вывод для обычных граждан — речь ведь не только о судьбе фигурантов «московского дела» (хотя, безусловно, шанс на их освобождение — уже достаточная причина, чтобы выйти на митинг). Спор ведется о будущем. О том, будет ли государство и дальше применять террористические тактики в стрессовых для себя ситуациях. Впереди серьезные стрессы — парламентские выборы-2021 и президентские выборы-2024. И чем больше людей выйдет в воскресенье на митинг, тем больше вероятность, что от охоты на людей и фабрикации уголовных дел станут воздерживаться.
Я понимаю, впрочем, что тезис этот выглядит довольно утопичным, но не так уж много у нас возможностей для противостояния с теми, кто натравливает вооруженных росгвардейцев на безоружных прохожих. Тем более, что митинг 29-го разрешенный.
И, конечно, вся история с московскими выборами и «московским делом» могла бы навести власти на мысль, что соблюдение собственных законов и отказ от полицейского террора — самая надежная защита от протестов. Но тратить время на разговоры с пустотой не хочется. Всех этих вздохов они не заметят, конечно, а вот если на митинг в поддержку политических заключенных выйдет много людей — заметить этих людей все-таки придется.