Михаил Борисович Шапошников — директор музея Серебряного века (Дома Брюсова), организатор более 20 выставок и экспозиций Литературного музея в России и за рубежом, соавтор путеводителей по Архангельской области, Карелии, Литве, Подмосковью, Санкт-Петербургу; книг по москвоведению, истории московского и российского купечества; истории самоуправления в России, истории Московской Биржи; автор путеводителя «Золотое кольцо», поэт, постоянный гид общества пешеходных прогулок по Москве «Москваход».

Корреспондент «Спектра» Юлия Милович-Шералиева решила поговорить с Михаилом Шапошниковым о схожести нынешних времен с началом прошлого века, о трудном выборе, который приходилось делать думающему человеку тогда и теперь. 

- Ты специалист по Серебряному веку. Как ты сам его бы охарактеризовал? Нет ли очевидных, на мой взгляд, параллелей с нашим временем?

Конечно, я вижу, что времена схожие. Как и вообще все времена начала столетия — они всегда бывают сложными. Просто никто не обещает нам, что это новое столетие наступает ровно в 1900-м или 2000-м году. Иногда чуть раньше, иногда чуть позже. XIX столетие закончилось в 1914-м, с Первой мировой войной. А ХХ столетие, скорее всего, закончилось с недавней эпохой ковида. И началось той эпохой, которая наступила сейчас. Поэтому-то в переломную эпоху, каковой был Серебряный век и, видимо, является наше время, всегда и в творческом сознании происходят какие-то сдвиги. И новые взгляды на мир, новые ответы на новые вызовы.

Серебряный век это итог 300-летнего пути в России. Примерно век до Петра и после него еще 200 лет.  Потому что XVII век это все-таки тоже уже европейская культура, которая постепенно стала входить в наши края, а при Петре эта тенденция только усилилась. Вот за эти столетия соединение нашей, в общем-то, всё-таки восточной ментальности и западной культуры, породило наше общество. Сформировав и дворянскую культуру пушкинского времени (а потом уже и эпохи Серебряного века), и все слои населения: рабочих, купцов, мещан, духовенство. Из их среды выходили творческие люди — поэты, художники, писатели, актёры, композиторы и так далее. Серебряный век — это время соединения всех этих общностей, как тогда говорили, классов, в некое единое целое, в смысле культурного направления. И в этом ценность Серебряного века. Сейчас тоже время, когда очень многое смешивается. Огромное количество людей за последние 20−30 лет приехало из других городов в центральные и они обогатили культуру, привнеся нечто свое.

Фрагрмент кабинета Валерия Брюсова. Фото предоставлено © Пресс-службой Государственного литературного музея

- Значит, и сейчас тоже какой-то культурный всплеск?

Да, и сейчас. Вот мы-то здесь в музее Серебряного века знаем по поэтическим вечерам, что практически все поэты не москвичи. Они приезжие и им есть что сказать. И да, сейчас, конечно, тоже культурный всплеск. Другое дело, что он такой более камерный, что ли.

- Как бы отдельное искусство для какой-то небольшой группы людей? Мы же не можем говорить о том, что это массовое явление?

В Серебряном веке это тоже не было массовым явлением. Потому что трибуна русского символизма журнал  «Весы» имел максимум полторы тысячи подписчиков. Если не говорить о «другом лагере» — реалистах вроде Максима Горького или Леонида Андреева, то о массовости точно нельзя сказать. А Мережковский, даже Брюсов — они для многих, но не для массового читателя.

Сейчас и сами поэтические группы небольшие, и есть Интернет, где их творчество выплёскивается на сознание уже массового читателя, потому что действительно уже кто угодно может прочесть их стихи именно там. Сейчас вообще бумажные издания — это уже прошлое. Но и в эпоху Серебряного века многие книги поэтов и писателей десятками лет лежали не распроданными.

- Значит, спустя время  наша нынешняя эпоха тоже себя проявит?

Она уже проявляет. Есть прекрасные имена, но немножко попозже уже будет видно, кто точно останется в памяти. Но может случиться, как и в эпоху Серебряного века, когда очень долго авторов не публиковали. И вообще они были неизвестны. Только Блок, Брюсов, Есенин, да Маяковский. Вот и всё. Об остальных — тишина. А потом через 60 лет всех начали печатать. Потому что сознание было не сразу готово принять их поэзию. Когда мы делали музей, как раз был всплеск интереса к Серебряному веку — это были девяностые годы. Восьмидесятые, девяностые годы — самый всплеск интереса к той эпохе.

Есть один важный момент, который все-таки Серебряный век и наше время отличает. Эпоха Серебряного века никогда бы не смогла так развиться и мы бы о ней не имели представления, если бы не было некоторых талантливых организаторов вроде Валерия Брюсова и Сергея Дягилева, спонсоров вроде княгини Марии Тенишевой, меценатов Павла Рябушинского, Саввы Морозова, не было бы Сергея Полякова и так далее. На их средства издавались книги и журналы, проводились выставки. То есть Серебряный век без вот этой финансовой поддержки не был бы таким ярким явлением. Сейчас, к сожалению, такое умение финансово и организационно поддержать литературу — редкость. Если только не брать в расчет Акунина, но я его писателем не считаю.

Афиши в зале авангарда. Фото предоставлено © Пресс-службой Государственного литературного музея

- Что за юбилеи Музея близятся?

Пошёл 25-й год, как я его директор. Но сам музей был открыт в октябре 1999 года. В следующем году 1-го декабря будет 150 лет Брюсову. А в 2024-м году 9 октября будет 100 лет со дня его смерти. И вот к этим датам мы надеемся несколько изменить экспозицию. Экспозицию, которая существует сейчас, делал я, замечательный художник Авет Тавризов, и тогдашний коллектив сотрудников литературного музея. Эта экспозиция — сочетание профессионального подхода музейщиков и художника-экспозиционера, настоящего. Тавризов — ученик Евгения Розенблюма. Он сделал много именно литературных экспозиций в России, но ныне всё-таки восприятие, особенно молодёжи, оно другое. Оно просто по скорости восприятия и жизни отличается от того, что мы тогда предлагали. У нас ненасыщенное пространство, мы специально к этому стремились, но ныне молодой человек привык получать ту информацию, которую мы подавали за полтора часа — минут за пятнадцать, сжато и концентрировано. Потому что у молодых другие средства, мультимедийные, у них ускорение. Мы выбираем для экспозиции какие-то портреты Брюсова, книги, исходя из того, в каком они состоянии. Что-то оставляем. А нынешнее поколение справедливо хочет видеть все изображения Брюсова, все его книги, причём быстро и компактно.

И сейчас мы надеемся, что средства на такое обновление экспозиции будут найдены. В очень трудные девяностые, когда мы делали эту экспозицию, мы ждали средств три года или больше. В 1999-м году это всё состоялось, был восстановлен кабинет Брюсова. И до сих пор это единственный в России музей, посвящённый эпохе Серебряного века, его разным направлениям. Это чудо, что мы тогда это сделали. Сейчас мы тоже надеемся, что чудо произойдет в каком-то из этих двух юбилейных лет, и будет новая экспозиция. Потому что за эти 25 лет в музее появились новые коллекции, например, коллекция Вертинского, коллекция Ремезова. Просто потому, что время  идёт и возникают имена иногда совсем забытые. Вообще задача Литературного музея —  всё-таки дать возможность увидеть здесь, в музее всю историю литературы этого времени, все имена, все издания по возможности. Но не скучно, а с мультимедийными технологиями, так, чтобы и Серебряный век был представлен визуально.

- Понятно, что в ковидное время попасть в музей было целой историей. А сейчас, когда ограничений нет, больше ли людей ходят в музей? Или наоборот, опять все резко схлынуло, нет интереса, потому что людям плохо, страшно и так далее?

Да, сейчас ходят больше. Ну вот даже в марте, например, у нас было около 50 экскурсий. Это довольно много всё-таки для нашего музея. Люди соскучились за годы изоляции, всем надоели эти все онлайн-форматы. Идут школьники на Олимпиаду, которая у нас проходит, и вообще люди хотят в музей идти. И наши задачи именно их сюда привлекать разными выставками, лекциями.

Письменный стол Валерия Брюсова. Фото предоставлено © Пресс-службой Государственного литературного музея

- Почему в кризисы так оживляются люди искусства? Почему мы действительно видим и поэтов много, и много течений, и много мнений. Человеку свойственно абстрагироваться от всего в целях самосохранения, и он уходит в искусство?..

Это уже некоторое время назад объясняли культурологи, рисуя разные культурологические схемы. Ну, а так как у меня специальность культурология, я тоже кое-что об этом знаю. И вот такой Питирим Сорокин, знаменитый мыслитель, говорил о том, что типы культур бывают материальные и идеальные. И они сменяют друг друга. Когда люди столетие или больше думают о материальном, потом они думают о духовном. XIX век примерно до его конца он считал материальным, а последующее время — не совсем. И вот когда происходит стык этих культур, когда одна переходит в другую, это обычно время невероятного культурного взлёта.

- Сейчас мы то же самое переживаем?

Да, похоже на то. Как Возрождение, например, когда такое ортодоксальное христианство сменяло возвращение к язычеству и случилось соединение этих культур в единую, чего раньше нельзя было представить. То есть, когда происходит этот стык культур, это и есть самое интересное с точки зрения творческой мысли. И, кстати, Брюсов это прекрасно знал. И он лучшие свои произведения посвящал именно этому. Его роман «Алтарь победы» о том, как в Риме язычники, сами не желая того, вдруг осознали себя христианами и в них произошел этот психологический поворот. Или его же роман «Огненный ангел» как раз о ренессансном XVI столетии, когда в мир традиционный, довольно закрытый и привычный, вдруг стали входить совершенно необыкновенные персонажи с гораздо большей внутренней свободой. Как, например, Рената в «Огненном ангеле», которая была непонятна для главного героя Рупрехта, но несмотря на это, он не мог отделаться, так сказать, от её очарования и привлекательности.

- Почему творческие люди подозрительно часто пророчат? Как это происходит? Почему — поэт-пророк?

Ну, в это можно верить или нет. Но если мистически подходить к этому вопросу… Особенно в эпоху Серебряного века был интерес к тому, чтобы проникнуть за какие-то пределы видимого мира, чтобы увидеть что-то ещё, понять. Были и учения на эту тему… Ну вот как объяснить, например, такое. Андрей Белый в 1911 году был со своей первой женой Асей Тургеневой на Сицилии, в Алжире, Тунисе в свадебном путешествии. И из Алжира он пишет, что через 100 лет таким будет Париж. Как он это мог?

Зал символизма. Фото предоставлено © Пресс-службой Государственного литературного музея

- А Замятин с его «Мы»!

«Мы» Замятина  — это вообще очень сильное произведение, которое не разгадано до конца. Когда в годы перестройки его опять подняли на щит, все говорили, что это он Ленина, Сталина там осуждает. Абсолютно это не так, скорее он заглянул в наше время и осуждает именно вот эту некую цивилизацию, которая считает себя высшей, и которая отгородилась от мира естественного. То есть, именно путём цифровых и технических возможностей там диктатура совершенно железная и там за тобой смотрят каждую секунду. Разве не так происходит сейчас?  

- А «Грядущие гунны», а «Скифы» Блока?

«Грядущие гунны» Брюсова это тоже пророчество, конечно. Сейчас, когда я читаю другим стихотворение, я спрашиваю, — а знаете ли вы, кто такие гунны? Почти никто не знает уже к сожалению, но я им объясняю, что это племя. Представьте 5 век, когда такая дикая орда напала на Рим, почти его разрушила. Рим обратился к диким же племенам, которыми тогда были франки и германцы, и с их помощью защитился от гуннов.

И у Брюсова это стихотворение о них, которые сокрушают все прежние достижения цивилизации. И он их приветствует гимном «Вас, кто меня уничтожит, встречаю приветственным гимном», добавив «А мы, мудрецы и поэты, хранители тайны и веры, унесем зажженные светы, в катакомбы, в пустыни, в пещеры.» Ему казалось тогда, что  поэты будут также существовать где-то тайно, в каких-то совсем далёких уголках. Остальные будут пока жить без этого. Но они будут хранить эту тайну, как провели её поэты-мудрецы через многие многие века испытаний. Он ещё пишет о том, что тайна всё-таки доступна немногим.

- Почему человек не делает выводов? Значит ли это, что ныне происходящее предрекает другие войны, новый Холокост и прочее, что было после Серебряного века?

Ну, это трудно предугадать. Того же самого не бывает, но не надо забывать о том — и это, по-моему, абсолютно культурная аксиома — что человечество, к сожалению, никогда не училось на ошибках или достижениях. Горький как-то сказал, по-моему, «дети наиболее чужие люди своим родителям». Новое поколение всегда отрицает предыдущее, и оно снова молодо, оно снова готово воспринять всё, что угодно. Старшие уже прошли через это, но они же не могут передать им это ощущение. Каждый человек, каждое новое поколение испытывает всё заново. Поэтому не знаю, как там насчёт Холокоста и так далее, не дай Бог! Но в принципе это возможно, потому что ведь была некая цивилизация Рима, которая считала себя единственной, и было некое племя, которое вдруг стало даже духовно этой цивилизации противоречить. Поэтому оно должно было быть изгнано, и оно было изгнано. И сохранило это противоречие, почему и было преследуемо. Холокост это пример того, что всё, что не похоже, какое-то особенное, всегда вызывает панику и требует уничтожения.

- То, что между Россией и Украиной происходит, между Россией и миром повлияло как-нибудь на музейную сферу?

Ну, пока ещё прошло не очень много времени, потому что ведь музейный мир достаточно последовательный. Мы входим в ситуацию постепенно, потому что мы храним наследие. Конечно, это будет отражаться, и не только в музейном мире, но и вообще в мире русской культуры, потому что сейчас на неё идет открытое гонение. И наша задача нашу культуру поддержать, не потерять и показать её всем, кому возможно.

«Государство существует не для того, чтобы на земле был рай, а для того, чтобы не было ада». Михаил Швыдкой рассказал о том, что художники должны государству, стоит ли им идти в политику, и о плюсах жизни в империи

Я думаю, что в итоге будет некий поворот на Восток. Кстати, главное направление эпохи Серебряного века — символизм. И вся восточная цивилизация изначально символична, особенно китайская. И вот именно поэтому в России так расцвел символизм — потому, что у России очень много восточных корней. Мы это понимали, может быть, гораздо лучше, чем цивилизация Запада. Потому что в Китае каждый иероглиф это символ. И в России наша жизнь полна символических значений, а не духа механики. Упрощённо можно сказать про западную цивилизацию словами философа и поэта Владимира Соловьева из одного из первых его стихотворений «Природа с красоты своей покрова снять не позволяет, и ты машинами не вынудишь у ней, чего твой дух не угадает».

- А в самом широком смысле у нас тоже будет поворот на Восток?

Да, да, это будет конечно. Будет, потому что, в общем, это и естественно, даже географически. Мы как-то слишком увлеклись западной цивилизацией, а между тем, восточные цивилизации гораздо глубже, интереснее и значительнее.

Экспозиция музея. Фото предоставлено © Пресс-службой Государственного литературного музея

Даже христианство пришло с Востока. Россия, как огромное государственное образование, вбирает в себя культуры и Запада, и Востока, и она способна сохраниться как цивилизация таким образом. Потому что, на мой взгляд, когда Запад пытается аккумулировать в себе Восток, это бессмысленно, так как Восток, конечно, окажется сильнее. А Россия изначально в себе этот Восток ассимилировала. И каждый из нас, даже генетически, хранит в себе и восточные корни тоже.

- Последний вопрос. Что за выставка, помимо основной экспозиции, идет сейчас в музее?

Открыта выставка Мариэтты Шагинян ещё несколько месяцев, до осени. Это выставка к 40-летию со дня смерти Шагинян и первая выставка о ней вообще. Конечно, фигура Шагинян неоднозначная, но очень крупная, даже личностно. У неё масса новаторства, например, первый производственный роман «Гидроцентраль».  И даже приключенческий «Месс-Менд». И как поэт она была довольно интересна, особенно её второй сборник, который назывался «Оrientalia» — кстати о Востоке. Опять же обращение к Востоку, и не только потому, что она была армянка по рождению, но и потому, что она в издательстве «Мусагет» общаясь с братьями Метнерами, понимала роль Востока. Скажу больше, когда она написала 7 книг «Семья Ульяновых»,  об истории семьи Ленина, она нашла у Ленина калмыцкие, еврейские корни, а это и есть Восток. И она не просто так нашла это, а потому что это её интересовало. Так что, это была неоднозначная, но крупная личность. И даже попав в новую Советскую страну, даже будучи, как сама Шагинян, чуть ли не во главе движения советских писателей, она всё равно в глубине души оставалась собой.