В Страстной Четверг политические хулиганы совершили нападение на организаторов мемориальского школьного конкурса; детей обзывали «фашистами», учительниц «подстилками», в Людмилу Улицкую, которая приехала вручать награды, плеснули зеленкой, историку Анатолию Голубовскому брызнули в лицо нашатырным спиртом. Людям, которые заслуживают общей благодарности, нанесено публичное оскорбление; дело, самое достойное из всех возможных, подверглось издевательству и поруганию.

Да, организаторы пикета уже под вечер стали отрекаться от зеленки, нашатыря и яиц. Но дело не в зеленке и нашатыре. Евразийское молодежное движение, вскормленное материнской грудью Дугина, и НОД (Национально-освободительное движение) во главе с особым депутатом Федоровым, создали прикрытие для провокаторов, обеспечили надежные тылы. И не пощадили детские чувства, которые (в отличие от чувств верующих) не защищены законом, но гораздо важней, чем они. Потому что все переживания — острее. Потому что травма останется в памяти. Потому что хамство, возведенное в идеологию, разрушает то, на что работает «Мемориал» — веру в родную страну.

Все это можно было бы списать на весеннее обострение, если бы не принципиально важное обстоятельство. Организации, пришедшие гнобить детей и оскорблять взрослых, ощущают себя запасными бойцами потешных полков, которые могут быть подняты по тревоге. Государство (по крайней мере им так кажется) за ними. Как было оно за «Идущими вместе» и полноценными «нашистами», которые осознанно стилизовали одержимость. Да и почему б им так не думать? Государство играет в опричнину, а евразийцы прописали новую опричнину в программных документах; государство обличает «пятую колонну», а федоровцы бьются с нею до последнего рубля. Государство делает вид, что оно православно; евразийцы с федоровцами через слово поминают православие. И при этом открыто беснуются, причем в Страстной Четверг, что, мягко говоря, не соответствует определениям и правилам Трулльского собора. 

Причем беснуются не метафорически, а в самом строгом, самом узком смысле слова. Скоморошничают, бьются в политической истерике, поднимают муть с общественного дна, ведут себя, как одержимые на вычитке — или как герои «Бесов» Достоевского, явившиеся из ниоткуда и исчезающие в никуда. Кривляющиеся тени демона Ставрогина изнутри расшатывают губернский город, проливают кровь, показывают всем «литературную кадриль», подпаливают с нескольких концов и пропадают. Зачем? Чтобы взять власть? Нет. Просто чтобы порезвиться? Тоже нет. Их цель иная: взбаламутить дно, поднять наверх все худшее, что есть в человеке и обществе, расшатать сознание — и насладиться саморазрушением унылых обывателей; недаром русский перевод другой великой книги о бесах, К. С. Льюиса, называется «Письма Баламута». 

Но Достоевский описывал бесов, враждебных государству и правопорядку; они подрывают прогнивший покой и, как крысы, носятся среди пожарища, чтобы разрушить устои. Ему и в голову не приходило, что когда-нибудь произойдет мутация, и бесноваться станут сущие державники, а унижение общественной морали соединится с проповедью патриотизма. Он знал одну простую вещь: у троллей есть единственное государство, оно же отечество лжи во главе с сатаной. Называется Адом. Если же тролли считают своим государство земное, а оно, в свою очередь, им благоволит, встает неприятный вопрос, что же это за государство такое, какова его духовная природа?

Но долго говорить о мелкобесье вредно; скажем несколько слов о другом. В церковном представлении бесам противостоят ангелы. А в политической демонологии совсем другой расклад. Ангелов в политике не бывает, общественники — люди непростые и совсем необязательно идеальные, зато живые, настоящие, искренние. Конкурсы «Мемориала», проводимые уже много лет, помогают детям восстанавливать историю страны через историю семьи; наше общее прошлое, в котором трагическое и светлое, личное и общее совмещены до стадии неразличимости, перестает быть чужим и далеким, сходит со страниц учебника, «объемлет живо». Выстроив такие отношения с историей, ты начинаешь по-другому строить отношения и со страной, и с миром, и с соседом. Это отношения, основанные на понимании и трезвости, на сердечности и рациональности. Такие отношения несовместимы с мифологией насилия, в котором будто бы заключено таинственное благо (любимый тезис многих лоялистов); они предполагают самоуважение и чувство дистанции по отношению к власти. Они не выталкивают в революцию, но и деспотизма не допустят. Потому что это отношения ответственной свободы. С миром, с государством, с верой, с другим человеком, с самим собой.

А поскольку сегодня против пушкинского самостоянья направлено все, от эфирной пропаганды до законодательного словопрения, постольку эти люди становятся публичными врагами бесноватых. Пока эти люди (люди, повторяю, а не ангелы!) есть, общественного ада на земле не будет. И сегодняшние бесы тут бессильны; они думают, что выставляя Голубовского с Улицкой у позорного столба, они дискредитируют этих людей и их идеи. Но ничего подобного; та самая реальная история, которую мучительно восстанавливает «Мемориал» (и которую опричники не знают), учит нас простому правилу: позор, устроенный позорником, есть форма похвалы. Зеленка, нашатырь и яйца — награды, знаки очевидного достоинства. 

А то, что мы увидели вчера возле московского дома кино — не торжество опричного бесовства, а  именно кривляющееся отступление. Злоба бессильна; Воскресение будет; бедные, бедные расхристанные дикари.