В США продолжается полноценный политический кризис. Текущий шатдаун — режим приостановки деятельности правительства и заморозки государственных расходов — длится уже рекордный срок, а даже до разговоров о компромиссе сторонам еще далеко. Журналист и фотограф Евгений Фельдман уже анализировал для «Спектра» сложившуюся ситуацию и возможное развитие событий. Сейчас он объясняет, почему нынешний кризис связан не только с личностью Дональда Трампа, но также с особенностями американского государственного устройства.
Перед избирательной кампанией 2016 года Дональд Трамп, — человек, не являвшийся профессиональным политиком, — определил точки, в которых американская политическая система подвела существенную часть избирателей, заставив их чувствовать себя брошенными. Чтобы привлечь их голоса, миллиардер сделал упор на критику истеблишмента и антииммигрантские заявления: коррумпированным элитам не важны интересны народа, а на границе с Мексикой необходимо построить стену. Важной частью его риторики (немыслимой для “классических” республиканцев, которые всегда выступали за свободную торговлю) стали также протекционистские заявления, вплоть до обещаний начать торговые войны с соседями и Китаем. Когда Трамп стал кандидатом от республиканцев, ему вовсе не была гарантирована полная поддержка партии и ее конгрессменов — этот фильтр он прошел только за счет давления сторонников и благодаря ужасной кампании Хиллари Клинтон.
Оказавшись же в президентском кресле, Трамп получил невероятный по меркам последних десятилетий мандат: Республиканской партии принадлежало подавляющее большинство губернаторских мест, уверенное большинство в обеих палатах Конгресса и непрочное большинство в Верховном суде. Однако в итоге парламентское большинство оказалось политически слишком «широким»: быстро собрать в реальную, слаженно голосующую коалицию радикальных сторонников либертарных реформ (нацеленных на снижение роли государства в экономике), христиан-консерваторов и “новую кровь” - трампистов, Белый дом не сумел.
Фактически, за два года, проведенные у власти, единственным успехом Трампа стала налоговая реформа. Проект реформы здравоохранения республиканцы не сумели даже внести в конгресс, а законопроект об отмене обамовской реформы — провести через него: сопротивление демократов поддержали старые республиканцы, а конгрессмены из не слишком консервативных штатов не рискнули идти против части своих избирателей.
Огромную часть своего политического ресурса Трамп растратил на яркие заявления и внешне эффектные действия. Скажем, скандальный запрет на въезд в США гражданам нескольких преимущественно мусульманских стран был отменен судами и существенно урезан. Фактически, президент вместо попытки расширить свое влияние, продолжил следовать логике предвыборной кампании — максимальному возбуждению ядра своих сторонников. Но это привело лишь к пропорциональной активации ядра сторонников демократов и демотивировало многих республиканцев — в первую очередь, умеренное и консервативные крылья партии. В итоге случилось, пусть и не страшное, но поражение республиканцев на промежуточных выборах в ноябре: они удержали большинство в Сенате, но впервые за 10 лет потеряли большинство в Палате представителей.
Тут как раз подошло время для главной схватки — борьбы за выделение средств на ту самую стену. Демократы в Сенате уперлись и не дали включить эти деньги в новый бюджет. Трамп было согласился, но тут уже получил обвинения в мягкотелости от своей же базы. В итоге ему пришлось заявить, что он не подпишет бюджет без трат на стену. Начался шатдаун, заморозка государственных трат, 800 тысяч госслужащих оказались вынуждены работать бесплатно или уйти в неоплачиваемый отпуск.
Капитолий, Вашингтон. Фото EPA/Scanpix/LETA
Теперь обе партии блокируют работу друг друга: демократы обещают мешать любым голосованиям в Сенате, кроме решения по бюджету, а республиканцы не могут без них принять бюджет с расходами на строительство стены. Любые же компромиссные решения отказываются обсуждать и Трамп, и лидеры оппозиции.
Шатдаун — болезненный процесс, он снижает рейтинги и институтов, и партий. Сложно угадать, по кому он в итоге ударит больнее. Но Трамп, как инициатор кризиса, оказывается загнан в угол, и вынужден будет либо сдаться, либо ввести чрезвычайное положение, которое позволит ему отправить на строительство армию и использовать бюджет Пентагона.
Теоретически такое возможно. Но на практике введение президентом режима ЧП для обхода Конгресса может оказаться очень уязвимым действием: его сразу же оспорят в судах; оно может стать основанием для импичмента; оно может отвратить от президента те части его партии, которые выступают за фискальную строгость и против усиления федеральной власти. И, конечно, все это может навредить позиции партии на будущих выборах.
Однако проблема не сводится к текущим затруднениям, в которые попал лично Дональд Трамп и Республиканская партия, она гораздо шире и касается всей политической системы США. Дело в том, что аналогичная ситуация очень легко может возникнуть и в следующем цикле, когда в Белом доме окажется президент от Демократической партии.
Достаточно вспомнить, что главной идеей демократов постепенно становится предложение создать в США государственную систему здравоохранения. А это просто “красная тряпка” для республиканцев, которые даже с намного более умеренной реформой Барака Обамы воюют до последнего. Легко представить, как следующий президент-демократ объявит ЧП и попытается обойти блокирующих Конгресс республиканцев для принятия такой реформы. А потом столкнется с противоборством консервативных судей, угрозой импичмента и последующим провалом своей партии на выборах.
Памятник президенту Франклину Рузвельту и его собаке Фале, Вашингтон. Фото REUTERS/Scanpix/LETA
Последний раз действительно радикальные экономические реформы в США во время Великой депрессии пытался провести Франклин Рузвельт. Он тогда стал президентом с большой и популярной программой мер, направленных на выход из кризиса и предусматривающих поддержку предпринимателей и сельского хозяйства, стабилизацию и регулирование банковской системы, государственное строительство инфраструктуры. При этом у Рузвельта было непредставимое по нынешним меркам преимущество в Конгрессе — около 3/4 мест в обеих палатах. Но его реформы одну за другой начал отменять Верховный суд. Рузвельт попытался бороться, предложил даже программу расширения Верховного суда с 9 до 15 членов (все новые судьи, конечно, должны были быть его сторонниками). Но не получилось, не фартануло, скандал вокруг самой идеи вышел таким, что демократы в Сенате раскололись под угрозой потерять свои места, и не смогли провести закон. Потом была короткая рецессия и началась Вторая мировая война. Все следующие президенты старательно умеряли свои амбиции, из-за чего в США до сих пор нет многих естественных для европейцев плодов послевоенных реформ вроде оплачиваемого декретного отпуска.
В вопросах гражданских прав цикл складывается похожим образом. Скажем, Джон Кеннеди стал президентом на фоне нарастающего конфликта вокруг сегрегации и при резкой радикализации черной молодежи. Белый дом очень старался не допустить кровопролития. Генеральный прокурор, младший брат президента, Роберт Кеннеди раз за разом лично руководил Национальной гвардией, чтобы обеспечить порядок во время очередных беспорядков из-за проведения в жизнь очередного десегрегирующего судебного решения в одном из южных штатов. Но большую реформу, гарантирующую равные права, популярный президент провести так и не смог — ее заблокировали в Сенате с помощью забастовки-филибастера. В итоге Закон о гражданских правах (Civil Rights Act of 1964) все же приняли, но уже при Линдоне Джонсоне — после убийства Кеннеди, на волне ошеломляющей популярности идей убитого президента. С тех пор через политическую систему США не прошла ни одна сравнимая по масштабу реформа гражданских свобод. Например, легализация гей-браков была принята лишь решением Верховного суда — в каком-то смысле навязанном штатам и остальным ветвям власти.
Собственно, на этих примерах видно, как американская политическая система блокирует радикальные идеи — неважно чем порожденные, экономическими или социальными кризисами.
Генпрокурор США Роберт Кеннеди встречается с чернокожими лидерами движения за гражданские права, июнь 1963 года. Фото JFK Presidential Library and Museum/Handout via REUTERS/Scanpix/LETA
Примерно по такой же схеме уже в наше время сначала были заблокированы предложения Обамы: от части их он сам отказался, часть провел президентскими указами, которые были отменены в первые же дни после инаугурации Трампа. Фактически, с точки зрения реформ, от 8 лет Обамы не осталось ничего.
Сейчас точно так же будут заблокированы идеи Трампа. Или же, чтобы их осуществить, ему придется пойти на политически самоубийственные действия. Когда на смену Трампу придет не менее радикальный президент-демократ, он тоже ничего не сможет провести через существующую систему. Дело в том, что сейчас внутри партий популярны именно радикалы: самые непримиримые правые — у республиканцев, самые твердые левые — у демократов. Это прослеживается и в электоральной статистике. Взять, скажем, исследование количества избирателей, которые во время одного и того же голосования выбирали представителей разных партий на выборах разного уровня. В послевоенные годы так делала почти половина пришедших на выборы, а сейчас (как и при Рузвельте) это число стремится к нулю.
Впрочем, сама американская двухпартийная система подразумевает, что партия, с небольшим перевесом победившая на последних выборах, не сможет ни реализовать свои радикальные идеи, ни осуществить реформу самой этой системы. А значит, власть так и будет переходить из рук радикалов одной партии в руки радикалов из другой.
Конец этому может прийти либо из-за форс-мажорных обстоятельств (как гибель Кеннеди поспособствовала победе реформ Джонсона), либо из-за того, что внутри партий станут популярны умеренные политики. Те, кто пообещают провести пусть десятую часть желаемых их партией реформ, но зато действительно будут способны договориться с оппонентами — и вернуть тем самым культуру диалога в застрявший в кризисе Вашингтон.